Итак, после экзамена на получение медицинской лицензии я начал работать на бензозаправке. Заправка была разделена на две части — для армейских машин — которые заправлялись подкрашенным бензином по специальным талонам — и для всех прочих. После нескольких заправок таким бензином краска оседает на внутренних частях мотора, и тогда можно определить, кто заправлялся краденным топливом, и привлечь за воровство. Поэтому такой бензин обычно и не воруют.
Записки нового репатрианта.
Злоключения бывшего советского врача в Израиле (Бензозаправка)
From: Товий Баевский (tovy@iname.com)
Origin: http://letters.synnegoria.com/
Записки нового репатрианта
Date: 16 Mar 1998

Записка номер 8. «Бензозаправка»
«Злоключения бывшего советского врача в Израиле»
Итак, после экзамена на получение медицинской лицензии я начал работать на бензозаправке. Заправка была разделена на две части — для армейских машин — которые заправлялись подкрашенным бензином по специальным талонам — и для всех прочих. После нескольких заправок таким бензином краска оседает на внутренних частях мотора, и тогда можно определить, кто заправлялся краденным топливом, и привлечь за воровство. Поэтому такой бензин обычно и не воруют.
Все прочие водители расплачивались или наличными, или чаще всего, кредитными карточками. Ребята, работавшие на коммерческой заправке, иногда просчитывались, и восполнять недостачу им приходилось из своего кармана. Впрочем, чаще они бывали в прибыли. Фокусы использовались самые разные, наиболее простой — с топливными добавками. Многие водители просили залить в бак кроме бензина еще и бутылку добавки, которая, судя по рекламе, удлиняет срок жизни двигателя, уменьшает вредные выхлопы и пр. и пр. Серьезных доказательств этому нет, но многие заливают. Так вот, использованная чистая бутылка подбирается, заливается обычным бензином, и ставится в витрину. Очередному простаку — водителю содержимое бутылки заливается в бак под видом добавки. Стоимость одной настоящей бутылки — 15 — 20 шекелей, в день обычно уходит их около 20 — и, половина из них — фальшивые. Прибыль заправщика можете посчитать сами. Или, например, клиент просит добавить масла в двигатель, покупает банку, а нужно добавить всего половину. Остаток никто обычно не забирает, он достается заправщику. Кроме того, применяется банальный недолив бензина и обсчет при оплате, но это гораздо легче разоблачить, поэтому они используются редко. Наконец, иногда дают чаевые — все это позволяет заправщикам сносно зарабатывать. Работа у них конечно тяжелая, летом на солнце, зимой под дождем, они постоянно дышат бензиновыми парами, но многие работают там по много лет, и не собираются никуда уходить.
Я, как неквалифицированный работник, был допущен только к заправке военных машин. Там нет товарно — денежных отношений, а только товарно — талонные. Хотя мои доходы были значительно ниже, чем у соседей из коммерческой части, я был доволен, поскольку не люблю материальной ответственности и не очень умею «крутиться». Единственным моим «наваром» на военной заправке было моторное масло, остатки которого водители отдавали мне в качестве чаевых по доброте душевной. Оно мне очень пригождалось, так как мотор моей личной машины протекал как старый дуршлаг, и масло приходилось подливать почти еженедельно.
Работа меня не очень то вдохновляла, часто болела голова от запаха бензина, шума моторов и выхлопных газов. К тому же эта монотонная деятельность была просто скучной.
Иногда ко мне приезжали заправляться офицеры в форме с эмблемами мед службы. Я смотрел на них с завистью, ощущая себя рядом с ними ничтожным существом без профессии и с неясными перспективами. То, что раньше я тоже был врачом, вызывало не гордость, а скорее стыд за мое нынешнее убогое положение. Хотя я себя утешал тем, что все это временно, что может еще я буду когда ни будь работать по специальности — утешения действовали слабо. Время шло, а результатов экзамена все не было, я продолжал работать там же на заправке и начал опасаться, что это надолго.
Наконец с очередной почтой пришел длинный конверт со штампом Израильской медицинской ассоциации. Я вышел на улицу и открыл его, боясь заглянуть в текст. Наконец набравшись решимости, прочел первую строчку: «Уважаемый доктор. Мы рады сообщить Вам…». После такого начала понятно, что ничего плохого, скорее всего, не написано, но какой то почти суеверный страх не давал мне читать дальше. Наконец я собрался с духом и прочитал письмо полностью.
Медицинская ассоциация сообщала о том, что я успешно сдал экзамен и получаю временную лицензию на право работы врачом в Израиле. Я побежал домой, и размахивая конвертом, скромно сообщил всем домашним об этом известии. Меня охватили сложные чувства. Радости и гордости сопутствовали мысли — «Ну вот, теперь начинается самое сложное — нужно искать работу по специальности».
Надо признаться, что я совершенно не чувствовал себя готовым работать врачом. Ведь уже полтора года я занимался самыми разными работами, весьма далекими от медицины. Конечно, теоретические знания плюс знания с курса переподготовки у меня были, но израильская медицина казалась мне столь сверкающей вершиной, столь подавляла своими достижениями — подлинными и мнимыми — что мне после куртки заправщика очень трудно было себя представить в белом халате в больнице. Да и уровень иврита не позволял чувствовать себя спокойно.
Это снижение самооценки вгоняло в депрессию, подрывало веру в возможность когда ни будь все же начать работать по своей специальности. Если я сам не верю, что могу работать врачом — кто же поверит и возьмет меня на работу? В общем, после получения лицензии мое настроение не улучшилось.
Следует заметить, что из нашей маленькой группки, состоявшей из 5 человек, экзамен сдало четыре. Все испытывали подобные эмоции, кроме одной девочки, которая сдавала так называемый «стажерский экзамен» — несколько усложненный относительно нашего, предназначенный для только что закончивших учебу врачей. Хотя сдавать его несколько труднее, но статус врача — стажера обеспечивает человека местом в больнице на год для прохождения интерна туры. К счастью, за год до меня в Израиль репатриировался мой приятель — однокурсник из Свердловска. К этому времени он уже давно сдал все экзамены и проходил специализацию по терапии в больнице Асаф Ха — рофе.
Его зав. отделением хорошо к нему относился, и когда приятель попросил за меня, тот сказал что готов принять меня на интервью. Взявши на заправке день отпуска, я приехал в медицинский центр Асаф Ха — Рофе с самого утра. Больница состояла из нескольких корпусов, раскиданных на большой территории. Главный корпус, в котором находилось большинство отделений, возвышался над остальными зданиями мед. центра. В то время в больнице было 4 — е терапевтических отделения, каждое на 35 коек. В одном из них — отделении «D» — и работал мой приятель.
После бензозаправки больница произвела на меня сильное впечатление. Все сделано в современном стиле. Везде автоматические двери, полированные мраморные полы, Стеклянные стены вестибюля, несколько лифтов. Педиатрический корпус снаружи весь раскрашен веселенькими яркими красками, с детскими аттракционами на первом этаже. Санитары провозят каталки с больными, увешанными датчиками, мониторами, аппаратами искусственного дыхания. Повсюду деловито снуют врачи в коротких белых куртках, со стетоскопами на шее, пробегают медсестры. У всех на нагрудном кармане болтаются бирки с фотографией, фамилией и должностью.
Короче, я чувствовал себя чужим на этом празднике жизни, и только в глубине души копошилась мыслишка — может быть и мне когда — ни будь посчастливится поработать в такой больнице.
Заведующего терапевтическим отделением «D» звали доктор Пик. Это был невысокого роста худощавый седой человек лет 60 — и. Как я позже узнал, он родился в Польше, учил медицину во Франции, стажировался в США. Свободно говорит на 6 языках, хороший добрый человек и прекрасный терапевт. Вообще, заведующие отделениями в больницах могут быть самыми различными людьми, но плохих профессионалов я среди них не встречал.
Я заходил в его кабинет не без трепета. Он попросил рассказать, чем я занимался в России, спросил, насколько хорошо я понимаю иврит, и затем перешел к делу. В деликатной форме он объяснил мне, что хотя ему врачей — олим очень жалко, но нас много, а ставок мало, и конечно, ставки для меня у него нет. Но министерство здравоохранения организовало специальный фонд для оплаты стипендии врачам — олимам на 6 месяцев, если они найдут отделение, готовое принять их на работу. Сумма правда мизерная, но просуществовать как-нибудь можно. После первых пол-года стипендия или оканчивается, или продлевается еще на 6 месяцев по ходатайству больницы, а что потом — вопрос открытый. Пик сказал, что если я хочу, он готов меня взять на 6 месяцев на эту стипендию, но что новых ставок в отделении не ожидается, и продление для меня стипендии на второе полугодие он тоже не может гарантировать. Он вообще не понимает, как можно решить проблему такого количества врачей — олимов, свалившихся внезапно на голову израильского здравоохранения. По его мнению, мои шансы найти работу после полугодичной стипендии не увеличатся, а деньги будут мной уже использованы — поэтому нужно хорошо подумать, стоит ли мне на это идти. Может быть лучше поискать другое отделение, где смогут предложить какую ни будь реальную ставку в будущем после истечения 6 — месячного периода стипендии.
Учитывая, что толпы врачей — олимов бродят по больницам и осаждают заведующих просьбами принять их хотя бы на таких условиях — я долго не раздумывал. Нужно с чего — ни будь начать, а там видно будет.
Пик обещал направить в Минздрав письмо для оформления на меня документов, что может занять несколько месяцев, записал мой телефон и пожелав мне успеха, посоветовал все же продолжать поиски более реального места работы.
Выходя из его кабинета, я так и не понял, радоваться мне или огорчаться, будет для меня работа или нет.
Время шло, моя работа на заправке продолжалась, а Пик все не звонил. Я еще немного походил по отделениям, не везде заведующие были готовы вообще разговаривать на тему работы, а где готовы — там сочувствовали, желали успеха, но даже и стипендии не предлагали.
Хождение толп безработных врачей — олимов по заведующим отделениями приняло угрожающий размах. Несчастные заведующие, в большинстве своем неплохие люди, начинали попросту прятаться от соискателей, отказывались принимать их даже на интервью. Их вполне можно понять — очень тяжело из дня в день смотреть на несчастных, заикающихся на иврите безработных врачей — олимов, зная, что принимать их все равно не будешь. Кстати, отсутствие мест — не единственная причина отказов. Врач — уроженец страны в то же самое время получал место без проблем. Была и другая. В израильском обществе бытовало, да и сейчас еще сохраняется мнение, что советская медицина отсталая, примитивная, на уровне 60 — х годов. Этому способствовало несколько обстоятельств. Во первых, в Израиле работали, да и сейчас кое — где работают, врачи, приехавшие из России в 70 — е годы. Они тогда не сдавали никаких экзаменов, а сразу получали место, иногда еще учась в ульпане. Те, кто попадали в больницы, как правило, профессионально развивались, становились специалистами высокого уровня. Те же, кто попадал в поликлиники, продолжали работать как умели, а их исходный врачебный уровень был очень и очень различен. Некоторые из них продолжали учиться, читали литературу, но многие профессионально деградировали, и по таким людям израильтяне судили о русских врачах вообще.
Кроме того, в последней волне репатриантов в Израиль приехала масса больных, многие из которых были крайне запущены, неправильно лечены, с неверными диагнозами. По ним медики — профессионалы судили о состоянии советского здравоохранения. И невозможно объяснить врачу — израильтянину, что СССР был огромной страной, с различным уровнем медицины в Москве или где — ни будь в Таджикистане. Израиль — маленькая страна, и все больницы, даже на периферии, находятся примерно на одном уровне. Практически нет мелких больничек, все больницы — это крупные многофункциональные лечебно — диагностические центры, и почти повсюду уровень оказания мед. помощи стандартно высок. Поэтому, получив запущенного больного с выпиской какой — ни будь районной больнички в глубинке, израильтяне судят по ней обо всех советских больницах вообще и об уровне советских врачей в частности.
Кроме того, следует признать объективное отставание советской медицины по оснащенности инструментами, приборами, лекарствами — по крайней мере, так было, когда я уезжал (что сейчас там творится — не знаю). В израильских больницах уже лет 20 не видели многоразовых шприцев или катетеров — тогда как в России до сих пор во многих местах они,как я слышал, применяются.
Все это приводило к тому, что тогда — в 1992 — заведующие отделениями с недоверием относились к советским дипломам и попросту опасались брать на работу врачей — олим: иврита они не знают, уровень их медицинских знаний не ясен, и не понятно, можно ли им вообще доверять лечение больных. Да и сами больные, мягко говоря, без восторга относились к идее лечиться у «русского» врача, некоторые впрямую отказывались, другие, более деликатные, просили заведующих отделением перевести их к врачу — израильтянину.
Сейчас ситуация существенно изменилась, о чем я напишу позже, а тогда все было достаточно печально.
Я продолжал работать на прежнем месте, постепенно начиная отчаиваться.
Однажды я разговорился со своим соседом по кибуцу, Шломо.
Он работал на стройке чем — то вроде прораба. Когда я
пожаловался ему, что не могу найти работу в больнице, он с
состраданием посмотрел на меня, и сказал: « Ты хороший парень,
ты знаешь, как я к тебе отношусь, но сам посуди — кто же тебя
возьмет на работу с таким ивритом? Да и какая уж там, у вас в
России была медицина — каменный век. Ты же не можешь
конкурировать со здешними выпускниками. Послушай доброго совета
— оставь эти бредни. У нас на стройке сейчас открывают курс
плиточников — это надежный кусок хлеба, и работа не тяжелая —
вот этим тебе и стоит заняться»
В общем, я перестал ходить по отделениям, про Пика особенно не вспоминал — прошло уже около 3 месяцев — и думал, что он просто забыл отправить письмо в Минздрав. Как вдруг звонит мой приятель и говорит: — «Куда ты пропал? Доктор Пик тебя разыскивает, из министерства пришел положительный ответ, завтра выходи на работу «.
Я ринулся к хозяину заправки, сообщил что ухожу от него в больницу. Правда, моя зарплата там будет раза в полтора меньше чем здесь, но зато есть какой то шанс на будущее. Он с сомнением покачал головой, сказал: «Ну что же, успехов тебе. Но если там у тебя дело не пойдет, я не гарантирую, что смогу тебя принять обратно — место будет занято, желающих много». С этим напутствием я оформил увольнение, получил расчет и стал готовиться вступить в новый этап своей жизни.